К.И.Н. Д.М. ВОЛОДИХИН (МГУ, Москва)

ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ БИОГРАФИЗМ В ИСТОРИИ

Зачем история? Автор этих строк никогда не думал, что на этот вопрос есть один-единственный ответ. С ответами здесь настоящая проблема.

Во-первых, каждый из них зависит от решения проблем более высокого уровня: "цель познания", "смысл жизни на земле" и т.д.

Во-вторых, к настоящему моменту ответов на этот вопрос существует великое множество, ни один из них не является общепризнанным, а если бы и был один общепризнанный ответ, то это отнюдь не доказывало бы его истинность. Непонятно так же, сколько именно должно быть ответов: один, ни одного, несколько или много. Можно с равным успехом доказывать правильность и ошибочность любого из них. Остается одно: считать каждый ныне здравствующий ответ частным решением задачи, каковое решение может оказаться ложным при последующей разработке этой задачи.

Одно из "частных решений" таково: история выполняет экзистенциальную функцию. Или мягче: допустим, что среди всего прочего история выполняет важную экзистенциальную функцию. Сделаем это отправным пунктом для всех последующих рассуждений, "разработаем" следствия из этого "частного решения".

Что имеется в виду под "экзистенциальной функцией"? Экзистенциализм многозначен. Экзистенциальность еще более многозначна. В основе философии экзистенциалистов -- разум как большое несчастье человечества. Несчастье, которое позволяет каждому осознавать в полной мере собственное небессмертие.

Главнейшая проблема экзистенциальных разысканий - поиск способов наполнить жизнь смыслом перед лицом предстоящей смерти. В круг этих разысканий не входят всяческие попытки изобрести формулу вечной жизни. Экзистенциалист разрабатывает ту семантику жизни, которая лишает жизнь конечной бессмыслицы. Экзистенциалист открывает способы выбирать или строить стойкие смыслы жизни, точнее, способы жизни, освобождающие как от страха перед летальным концом, так и от страха перед тем, что неизбежность кончины перечеркивает любые устремления и успехи на протяжении отпущенного срока.

В этом смысле история может дать любому интеллектуалу драгоценный, ничем не заменимый материал для размышлений. Опыт сотен и тысяч ушедших поколений становится подсказкой или, лучше, арсеналом духа, вычерчивающего жизненный проект, осознанно совершающего высшие выборы.

Для такой философии истории надобна особая методология. В рамках подобной методологии становится бессмысленным словосочетание "объективные законы исторического развития". Вытравляется любая номотетичность: ничто общее, массовое не имеет ценности. Социальное начало пребывает в виде фона, антуража, в лучшем случае социо-культурной атмосферы эпохи. Событийная история играет роль фактологического каркаса, не более того. Источниковедческая основа, как и в любом почти направлении истории, претендующем на собственную ферму в стране под названием "наука" (какой-нибудь экстремальный постмодернизм не в счет), должна быть добротной; однако описание исследовательской техники, видимо, должно быть исключено со страниц трудов, поскольку к "высшим вопросам" она не имеет ни малейшего отношения.

Напротив, определяющее значение получает особенное, единичное, индивидуальное. С этой точки зрения полезнее всего биографическая форма работы. Причем биографии подобного рода должны отвечать нескольким важным требованиям. В них раскрывается прежде всего динамика психологического мира индивида. Да, это немного похоже на психоисторию (а также отчасти на некоторые направления микроистории и школы "Анналов") (1) .

Но это не психоистория в традиционном, классическом понимании этого слова (2) . Это скорее персональная история. Она может использовать психоаналитические методики, однако, парадигмы, почерпнутые из Фрейда, Юнга, Адлера и даже более приемлемых Эриксона или ла Моса, не могут выступать ни в качестве идейной основы для рабочего метода, ни тем более в качестве эталонов в конкретной исследовательской практике. Пожалуй, в смысле образцов ближе работы Сартра о Бодлере и Флобере или Шестова о Достоевском и Ницше - с той поправкой, что ни Сартр, ни Шестов не были историками, не знали рабочих техник историков, и в целом были чужды исторического метода, который не может не быть основой для историка-персоналиста. Фактически, исследование в рамках персональной истории, помимо технических особенностей, диктуемых самим характером материала и личным стилем историка, должно основываться на систематизации "ответов" источников при использовании вопросника примерно такого рода: как этот человек любил, творил, как он относился к трансценденции, какой смысл (способ, стиль) жизни он для себя избрал, и почему все сложилось именно так, а не иначе. Сколько раз он выбирал для себя основной жизненный смысл, насколько следовал своему выбору. Как, в итоге, он решал проблему адаптации к собственному небессметрию, и решил ли.

Таким образом, годится биография индивидуума любого калибра: от Наполеона Бонапарта до третьестепенного польского велосипедиста, лишь бы источники давали возможность по-настоящему глубоко заглянуть в его внутренний мир.

Разумеется, пригодно исследование жизни индивидуума, принадлежащего к любой эпохе и цивилизации с поправкой на ментальную оснастку и тот самый социальный фон, о котором говорилось выше. Притом, если для разработки выбрана личность масштаба Наполеона, то это, скорее всего, должен быть Наполеон без Ваграма, Аустерлица и Ватерлоо. Хотелось бы подчеркнуть, в центре внимания оказывается реконструкция способа жизни, динамика внутреннего мира индивида, а не его "внешние" деяния, его сознание, а не его общественная практика. Таким образом, Светоний, Плутарх и Карамзин здесь тоже не причем.

Вероятно, работа персоналиста может ограничиться одним или несколькими эпизодами из жизни "персонажа", если эти эпизоды несут экзистенциальную нагрузку, высшую смысложизненную семантику.

Думается, правильно было бы писать подобного рода биографии (язык не поворачивается назвать их "персоналистическими", может быть, "экзистенциальные"?) литературным языком, а не академическим (хотя и сохраняя необходимый научно-справочный аппарат), поскольку персональную историю стоит рассчитывать на большую аудиторию образованных людей, а не на горстку узких специалистов.

Идея, в общем, предельно проста, но как ни странно, автор этих строк не припомнит, чтобы кем-то прежде она была полностью сформулирована именно таким образом. Дело за малым: оживить сухую методологическую схему эликсиром конкретики, т.е. исторических биографий, исполненных в подобном ключе. Только их появление и их качество смогут стать индикатором эффективности персональной истории.

(1) Существует целый ряд влиятельных направлений исторической науки, принципиально строящих свою исследовательскую активность на разработке феноменов, относящихся к частному, единичному, индивидуальному в историческом процессе. Однако в силу отчасти ментальной традиции, отчасти из-за действительного исследовательского пристрастия, отчасти же из соображений академического престижа подобного рода штудии в огромном большинстве случаев бывают с философской, теоретико-методологической точки зрения оправданы решением крупных (порою глобальных) историко-философских проблем. Например, сильно социологизирована итальянская школа микроисториков в лице таких известных своих представителей как Карло Гинзбург и Джованни Леви, еще большую социологизировнность показывают теоретические разыскания французского микроисторика Жака Ревеля. Леви вполне однозначно пишет, что в рамках микроистории уменьшение исследовательских масштабов (the reduction of scale), исследование единичного (индивидуального) не находится в оппозиции к социальному, речь идет лишь о поиске новых исследовательских инструментов: "If one decides to work with a different, more complex and realistic picture of the rationality of social actors and if one considers the fundamentally interwoven nature of social phenomena, it immediately becomes necessary to develop and use new formal tools of abstraction" (Levi G. On Microhistory // New perspectives on historical writing / ed. by Burke P. - 1994, p.110). Традиционно мощным зарядом социологизма славилась французская школа "Анналов" всех периодов ее существования, и в неменьшей степени унаследовали эту традицию ее российские последователи, например, А.Я.Гуревич. Знаменитая работа Леруа Ладюри "Монтайю", которая в значительной мере подходит под определение микроисторического труда, так же основана и на истории, и на социологии. Совсем недавно в России были выпущены два крупных сборника, по теоретической направленности своей близких именно к микроистории: "Человек в кругу семьи. Очерки по истории частной жизни в Европе до начала Нового Времени" (1996) и "Казус. Индивидуальное и уникальное в истории" (1996). Ответственный редактор обеих книг и "отец-основатель" самого направления "казуальных исследований" в России Ю.Л.Бессмертный неоднократно подчеркивает тот тезис, что микроисторический исследовательский инструментарий не имеет ценности сам по себе, но работает прежде всего как орудие более полного познания социокультурного контекста отдельных феноменов (за исключением небольшого пассажа в сборнике "Человек в кругу семьи...": здесь Ю.Л.Бессмертный упоминает о необходимости познания "человека других эпох" для самопознания - С.6). Статья микроисторика Эдуардо Гренди "Еще раз о микроистории" (опубликована в том же "Казусе...") содержит однозначное определение: микроанализ "...представляет собой определенный тип "итальянского подхода" к социальной истории, более глубоко разработанный, лучше обоснованный теоретически и включенный в особый контекст" (С.297). Персональная история имеет с микроисторией одну важную аналогию, важную точку соприкосновения, а именно схожий масштаб исследований; в обоих случаях это микроанализ, анализ одного-единственного события, индивидуальной судьбы. Но сходство на этом и заканчивается. Персональная история ни в малой мере не решает социальных или социоисторических проблем, она занята экзистенциальными проблемами. Микроанализ в данном случае приобретает самоценное или почти самоценное значение.
(2) Имеется в виду прежде всего: не Фрейд, не Эриксон, не гибрид психоистории и социальной психологии.

Содержание
Информационный бюллетень Ассоциации "История и компьютер"